Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим - Страница 21

Кажется, студент-недоучка произвел на инспектора хорошее впечатление: мне было сделано предложение немедленно отправиться вместе с ним в Шампань и продолжить дело. Стоило только заикнуться о долгах в университете - де Бриенн вспомнил, что мы не договорились об оплате и предложил самому назвать сумму, следующую за труды. Естественно, нельзя было дать другого ответа, как предоставить решение его великодушию. Впрочем, я не остался разочарован - и через день или два, уладив все дела, запасшись необходимым и оставив сундук с книгами на попечение честного Анри, надолго покинул Париж.

Шалонскими сии мастерские называли разве потому, что ехать следовало через этот город, на самом деле до них было еще полдня пути. Покрытые ухоженными виноградниками равнины - знаменитые Каталаунские поля, на которых Аэций победил гуннов - сменились лесистыми возвышенностями, где-то далеко на севере переходившими в Арденнские горы. Место для мастерских выбиралось ради удобства строительства плотины, и ни одной деревни не было поблизости от двух длинных кирпичных строений в глубокой лощине между холмами: казармы, в которой жили работники и точно такого же здания, где они работали. Чуть в стороне, за деревьями, скрывалась контора, там же обитал с семьей управляющий, офранцузившийся эльзасец Штайнер. Я не ожидал от уравновешенного де Бриенна такой ярости: казалось, он готов наброситься на несчастного немчика и растоптать его. Однако тот уцелел и даже сохранил должность, ибо заменить его было некем и во всяком случае означало бы непозволительную потерю времени, пока новый управляющий возьмет дело в свои руки. К тому же у него нашлись веские оправдания.

В здешних местах отсутствовали традиции оружейного дела и даже хороших кузнецов было немного. В отличие от богатого винодельческого запада Шампани, восточная ее часть была неплодородной, малонаселенной и бедной - 'вшивая Шампань', как называли жители соседних провинций. Голодные крестьяне готовы были работать в мастерских за самую ничтожную плату, но ничего не умели, а первоначальный план вызвать опытных мастеров из соседней Лотарингии оказался позабыт, когда королю пришлось отдать герцогство юному Леопольду. Поговорив с теми, кого здесь считали оружейниками, инспектор сморщился, как от зубной боли, и немедленно затребовал людей из других мест, недовольный тем, что до их прибытия придется потерять время. Мне показалось уместным выдвинуть свой план: скромный ремесленный опыт, приобретенный у старого Сантини, позволил определить, что дело в использовании недостаточно твердого сорта железа для частей замка. Изготовление новых деталей для нескольких тысяч негодных мушкетов могло занять многие месяцы, лучше было замки разобрать, части подвергнуть цементации и поставить на место, а для следующих партий использовать уже другой металл. Прибывшие на следующей неделе мастера в общем согласились с моими предположениями и действиями, и мы с ними продолжали начатую работу в полном согласии и с успехом. Дополнительные обязанности, как это часто со мной случалось, я нашел себе сам. Повторная сборка замков затруднялась необходимостью подбирать по размерам и подгонять детали, перемешанные в ящиках с углем во время цементации. Я предложил де Бриенну новоизготовленные курки, кресала и прочее калибровать, подобно ядрам в артиллерии, благодаря чему на готовом мушкете сломанную деталь можно было бы заменить без подгонки. С этой идеей в соединении находилась еще одна: устроить дело таким образом, чтобы каждый работник при помощи специально приспособленных инструментов выполнял свое отдельное действие, раз и навсегда определенное и по простоте доступное любому деревенскому парню. Тогда мы смогли бы обойтись малым числом опытных мастеров, при такой системе нужных только для руководства простыми работниками. Напомню, что нехватка настоящих оружейников была нашей главной проблемой. Отнюдь не желая присваивать чужие заслуги, признаюсь: подобные принципы давным-давно применялись на венецианской галерной верфи, а кое-что я подсмотрел на парижской булавочной мануфактуре, которую несколько лет назад посещал с покойным учителем. Вероятно, эти мои идеи по улучшению дела подтолкнули инспектора к решению назначить меня помощником управляющего. Должность и жалованье заведомо превосходили уровень, на который мог рассчитывать юноша моего возраста и происхождения, и о чем тут долго размышлять: в Париже никто не ждал, а магистерскую степень можно было с тем же успехом получить через год или два.

'Назвался груздем - полезай в кузов', говорят в России. В мои обязанности входила вся инструментальная часть. Легко было сказать: используйте более твердый металл, - для обработки металла инструменты должны быть еще более твердыми, для изготовления инструментов - еще, и так до бесконечности. Хитрые приемы, которыми разрывают этот порочный круг, составляют целую науку, которую мне пришлось осваивать на ходу. Прежние знания оказались совершенно недостаточны, а в поисках нужного приходилось не раз выезжать за пределы Франции - в соседние лотарингские и рейнские города, ремесленники которых заслуженно славятся своим искусством. В придачу к инструментам, Штайнер постепенно переложил на меня закупку железа и прочих материалов, а потом еще ведение книг - хоть новоявленный помощник и приехал из Италии, познакомиться с итальянской бухгалтерией сподобился только здесь. По молодости лет я совершенно не обладал умением уклоняться от дел или перекладывать их на подчиненных, пытался все делать сам, силы не берёг и рад был набрать забот побольше, чтобы не оставлять места всегда готовой наброситься тоске. Управляющий вел себя чрезвычайно любезно, его голубоглазая супруга - тоже, только сынишка лет семи (старший из их детей) все порывался застрелить из игрушечного пистолета. С первых же дней Штайнеры предложили мне, ради экономии, столоваться у них, что было с благодарностью принято. Идиллические семейные трапезы ничуть не походили на завтраки у воинственной тетушки Джулианы. Дела служебные обыкновенно обсуждались за столом, где резко спорить с хозяином дома казалось неудобым, в результате мне приходилось чаще, чем следовало, уступать и откладывать применение своих инвенций, коим всегда находились препятствия. Новшества, придуманные вместе с профессором перед его гибелью, вообще не хотелось вспоминать. Служба становилась все более однообразной, рутинной, и это меня поначалу устраивало. Я слишком долго жил мечтами о чудесном оружии, небывалых подвигах, ослепительной военной карьере - надо учиться не витать в облаках, а ходить по грешной земле, как все нормальные люди. Год пролетел в трудах, совсем незаметно, второй катился так же, только назойливая вежливость Штайнера почему-то стала раздражать. Его желание поддерживать налаженный ход работ, избегая перемен, было понятно, однако мне, по свойству характера, любое занятие начинало казаться нестерпимо скучным, как только в нем исчезала прелесть новизны.