Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим - Страница 25

Я быстро подружился с полковым ружейным мастером Жаком Нуаром. Мои инструменты приехали со мной - и после исправления нескольких мушкетов, признанных им безнадежными, он готов был почти молиться на меня. Скудные средства, отводимые на оружейное дело, едва позволяли Жаку справляться с поломками оружия, о каких-либо улучшениях не приходилось и мечтать. Убедить де Монтевилля выделить сумму на перевооружение из полковой кассы не представлялось возможным, даже при той невероятной гипотезе, что в кассе бы оказались деньги. В Дижоне, честно говоря, у меня не было и досуга заниматься мушкетами, а вот на Рейне перспектива оказаться перед наступающим врагом во главе плохо вооруженных солдат заставила вспомнить прежние занятия. Мы с Жаком разместились в хозяйственной пристройке у сельского кузнеца (дом занимали более высокие чины) и в свободное от службы время занялись переделкой фитильного оружия в кремневое, пока только в пределах одной роты, потому что тратить остатки денег от продажи книг на чужие мушкеты не хотелось - все делалось на мои скудные средства. Начали с того, что нескольких солдат с хорошими руками обучили работе по металлу. Столкновение с Шатле происходило в середине этих занятий, и то, что негодяй отвлекал от важного дела, удвоило мою ярость. После его устранения служба пошла гладко, я смог больше времени проводить в кузнице и месяца в полтора окончил запланированное. Не считая своего труда, вышло раз в десять дешевле, чем полная замена мушкетов, и раза в три-четыре, чем стоила бы переделка замков в любой мастерской. Когда тратишь собственные деньги, это очень изощряет экономическую изобретательность. Теперь собирались приступить к багинетам и уже сделали несколько пробных образцов, но, пока мы с солдатами обсуждали и испытывали их, появился мой капитан и всё запретил. Оказывается, лет десять назад багинет со втулкой показывали Его Величеству, и Людовику не понравилось. 'Не переживай, сынок', - утешал меня Ришар, - 'королю виднее, что хорошо и что плохо'. В его глазах авторитет монарха был абсолютным: капитан провел на королевской службе всю жизнь, начиная лет с пятнадцати, а было ему далеко за сорок. Происходя из простолюдинов, он философски относился к воинской славе и мечтал о покое, но содержал на свое жалованье двух взрослых дочерей и выйти в отставку до победного завершения кампании по выдаче их замуж никак не мог.

Пришлось умерить свои планы. Правда, не прошло и года, как король переменил мнение и войска получили багинеты с кольцевой втулкой (к сожалению, 'папаша Огюст', как называли Ришара солдаты, этого уже не увидел, получив пулю в живот от тирольских егерей). Однако и без багинетов ротные учения радовали взгляд: солдаты дружно выполняли ружейные артикулы и щелкали одинаковыми курками; я старался привить им ту экономную точность движений, которая сама собой появилась у меня после тысяч выстрелов во время прежних опытов. Ко мне потянулись капитаны других рот, предлагая точно так же на личные средства офицеров усовершенствовать оружие. Я успел кое-что сделать и обдумывал расширение мастерской, устроенной в сельской кузнице, когда этому промыслу пришел конец. Можно сказать, счастливый конец, потому что в начале осени на сторону короля Франции склонился обладающий хорошей армией Максимилиан, электор Баварский, его меч перетянул весы судьбы, и командующий нами генерал Виллар скомандовал наступление. 'Благородный фанфарон Виллар' - аттестовал его через полвека Вольтер. Да, было фанфаронство, вообще все в нем было немножко чересчур, как у театрального актера в роли героя. Но актер оказался талантливый, а пули, между прочим, летали вокруг него настоящие. Виллар так старательно строил из себя героя, что, наконец, выстроил. Войска с радостью шли за ним в огонь и воду.

Именно эти препятствия, только в обратном порядке, лежали перед нами: сначала воды Рейна, потом огонь имперских войск под командованием маркграфа Баденского, занявших сильную и хорошо укрепленную позицию на высотах у Фридлингена, штурмовать которую в лоб было бы чистым безумием. В четырех лье ниже по течению еще одна переправа прикрывалась небольшой крепостью Нойбург, обороняемой со стороны противника четырьмя сотнями швейцарских наемников. Наши гренадеры взяли укрепление в истинно французском стиле: часть из них отвлекла обороняющихся, другие подняли на плечах мальчишку-кадета, тот молниеносно закрепил на стене веревку, и пока храбрые, но туповатые швейцарцы спохватились, французы уже ворвались в крепость. Маркграф оказался под угрозой обхода его правого фланга и вынужденно переменил позицию, позволив нам атаковать с надеждой на успех. Прежде я участвовал в правильной осаде, и там смысл каждого маневра был понятен; теперь же, в центре полевого сражения, на покрытых лесами и виноградниками холмах, впечатление полного хаоса не оставляло меня. Страха не было: думать приходилось не об опасности, а о том, чтобы не растерять людей, пробираясь с ними через заросли, выбравшись же на открытое пространство, строить каре, не разбирая рот и полков, для отпора вражеской кавалерии, которая так до нас и не доскакала. Будучи послан полковником собирать отставших в лесу солдат, я пропустил самое интересное - перестрелку на близкой дистанции с вражеской пехотой, которую мы выиграли, судя по тому, что остались на месте, когда враг отступил, а возможно, и проиграли, если считать по нашим потерям. В полку недосчитались нижних чинов более четверти, а офицеров чуть не половину. Часть товарищей вернулась после излечения - к моему сожалению, среди них не было Даниэля. Я слышал, что ему ампутировали ногу, но так и не узнал, выжил он или нет.