Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим - Страница 59

Я назвал цифру: Никитич посылал мне подробные отчеты каждый месяц.

- Значит, пока две роты с винтовальными фузеями, остальные - с простыми. Как возможно будет, заменишь.

- С позволения Вашего Величества, лучше поделить винтовки по ротам в равной пропорции.

- На твое усмотрение, раз уж ты все рассчитал. Кто из твоих в какую должность годится - тебе лучше известно, напишешь. По деньгам генерал-кригсцальмейстеру прикажу, чтоб не было задержки. Людей бери из здешнего гарнизона, после гвардии. Не хватит годных - езжай в Москву, там летом рекрут много пришло. К весне справишься?

- Еще хотя бы роту старых солдат, государь. И дюжину офицеров потолковее, выбрать самому. Восемь капитанов и полковой штаб из моих унтеров никак не выйдет.

- В гошпитали возьмешь. Полки скоро уйдут, кто не успеет выздороветь - твои. Только с французской болезнью не бери, этим отставка.

Последнее указание не сильно меня ограничило: 'французов' оказалось немного. Из всего Семеновского полка - трое, в десятки раз меньше пропорции, обычной у просвещенных европейцев. Это несмотря на то, что жрицы любви, стоило армии остановиться, слетались отовсюду, как мухи на мед. Петр, с его страстью все регламентировать, издал указ, ограничивающий цену их услуг одной копейкой, дабы не вынуждать солдат к воровству. Сам он в подобных случаях расплачивался золотым червонцем - тоже, в сущности, копейка, сравнительно с тем, что тратил на женщин Август. У меня была иная манера: становиться на постой к молодым вдовам и солдаткам, всегда готовым приютить симпатичного и щедрого офицера, хотя и вздыхавших с сожалением: 'батюшки, тощой-то какой!' Сердобольные бабы оценивали мужчин как и всякую прочую скотину - по упитанности.

Сколько ни чурайся грязных визгучих девиц, надо признать, что и худшие из них все же честнее иных высокопоставленных персон. Вскоре разъяснилась стратегия Карла. Не помню другого случая, когда бы я так радовался, что ошибся. Не турецкая война, а всего лишь гетманская зрада стала причиной движения шведов на юг, и с каждым днем появлялось все больше сомнений в правильности королевского решения. Некоторое время я задумывался, вспоминая 'машкерадный бой' под Нарвой, не могут ли действия Мазепы быть частью дьявольски хитрой игры царя по завлечению в ловушку шведского волка, потом понял: ни один смертный не способен сравниться со слепым механизмом судьбы в опровержении людских замыслов. Старик всего-навсего хотел оказаться на стороне сильнейшего. Он возложил надежды на Карла - не думая, что Карл сделает ставку на него. И проиграет: когда каждый из союзников рассчитывает прокатиться на шее другого, это не удается никоторому. Подвигнув короля на действия столь опрометчивые, гетман по праву может считаться его погубителем. Стоит ли на этом основании называть престарелого интригана спасителем России - решайте сами. Он подарил нам образцовый пример противоположности замысла и результата. Жаль только людей, увлеченных им за собой и по его вине пострадавших.

Невежество мое в отношении малороссийских дел помог рассеять Семен Филиппович Палий. В Москве, отбирая себе восемьсот человек из двадцатитысячного гарнизона, я встречался в свободное время со многими людьми и имел случай познакомиться с возвращенным из ссылки казачьим полковником, ставшим моим Вергилием на кругах украинской политики. Мы подружились, несмотря на разницу в возрасте и воспитании. Палий с первой встречи вызывал доверие и симпатию: за стариковской слабостью тела таился могучий, вольный, несломленный дух. Можно представить, каким был этот человек в расцвете своих сил, и что значит стать полковником не по назначению, а по свободному выбору людей. Мне сразу подумалось, что отец мой был его ровесником - и вполне возможно, товарищем. Теперь я на девяносто девять сотых уверился в своем происхождении из казаков. Донских или запорожских - не знаю, спросите что-нибудь попроще. Седой воин охотно рассказывал о прежних боях и походах, о турецкой осаде Вены, о морских набегах запорожцев на вражьи берега. Странным и чрезвычайно увлекательным казался взгляд с польской и московской сторон на войну против турок, некогда составлявшую главный предмет разговоров венецианской детворы.

Весной, в конце мая, я присоединился к армии Шереметева с новым полком, - сырым, как только что отформованный кирпич. Неудивительно: батальоны маршировали один из Тулы, другой из Смоленска, встретившись только на Украине, так что полковой экзерциции совершенно быть не могло, и даже ротная весьма вразнобой проводилась. Рьяно принявшись исправлять сии упущения, я мало что успел за неделю, прошедшую до приезда государя. Пришлось откровенно ему доложить, что мои солдаты годны покамест только на оборону укреплений.

За откровенностью стояла тайная надежда быть послану в подкрепление полтавскому гарнизону, приводившему меня в восхищение великолепной защитой города сначала против сильного неприятельского корпуса, потом против всей армии. Шведы третий месяц зря тратили солдат под стенами крепости, ценность которой совсем неочевидна. Хотя - какие стены? Привычный оборот вводит в заблуждение: не было никаких стен, а только земляные валы и бревенчатые палисады, едва ли превосходящие полевую фортификацию. Крепость строилась для защиты от крымских набегов, а не для противодействия европейской армии, однако комендант полковник Келин действовал мужественно и крайне изобретательно, солдаты и жители не щадили себя, отразив множество штурмов.

Моему полку (именуемому сначала Читтановским, впоследствии Тульским) до совершенства недоставало умения четко маневрировать, приобретаемого беспрерывными учениями, и привычки к опасности, которая дается победами в боях. Я с надеждой смотрел в будущее. Люди были отборные, их отношение к службе не оставляло желать ничего лучшего. Вербовщики в европейских трактирах из века в век сулят подвыпившим простакам одно и то же: да у нас такой молодец сразу выслужится, через год-другой будешь сержантом, как я, а там, глядишь, и офицером; подпиши бумагу - получишь задаток, и пей-гуляй! Часто ли обещания исполняются? Никогда. Мне известен только один случай, когда сказка обернулась былью, и произошло это в моей роте. После первой же кампании вышли в офицеры все унтера, большинство старослужащих солдат и способнейшие из молодых. Все, сколько-нибудь годные командовать, стали хотя бы капралами, - невеликий чин, а двадцать человек в подчинении! Теперь они с чистой совестью ободряли необстрелянных своим примером. Ради настроения людей, особое внимание уделялось кормежке, важной также для избежания гастрических лихорадок, производящих в полках опустошения страшнее картечи. Как большинство моих офицеров, я ел из солдатского котла - не в подражание Карлу Двенадцатому, а за недосугом держать отдельную кухню. Рекомендую сие всем командирам, желающим, чтобы пища подчиненных была хороша.