Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим - Страница 67

- Вы там совсем обусурманились с крымцами, что в день Благовещения пришли христианскую кровь проливать! Грех великий! Побойтесь Бога, мы же с вами русские люди...

- Хиба ж ты русский? Ты москаль!

Русскими они считали только себя, не соглашаясь делить этот титул с ненавистными 'москалями'. Но и солдаты вскипели гневом в ответ на попытку отнять его:

- Сам ты нерусь поганая! Прихвостень татарский! - и дальше такое, что вовсе некстати здесь цитировать.

Остаток дня прошел в перестрелке из-за укрытий. В этой экзаменации неприятель нам выставил наивысшую оценку - судя по тому, что следующую атаку произвел в темноте, когда преимущество наше затруднительно было использовать. Отступив в замок, мы той же ночью сделали вылазку, и солдаты Аненкова выгнали противника из захваченного Нижнего города, - но утром он опять туда ворвался, и уже с пушками. Бой шел почти непрерывно уже сутки. Бригадир действовал решительно и умело, истинным удовольствием было сражаться под его командой. Он послал две роты с ручными гранатами и казаков для атаки шанцев, егеря заняли позицию поблизости. Неприятели, выбитые из укрытий, под их огнем полегли почти все. Видимо, желающих повторить опыт в стане мазепинцев не нашлось: враги отступили от Белой Церкви, и эта неудача полностью сломала их планы.

Дело в том, что татар сдерживало в рамках приличий только ожидание захвата Киева. Они щадили селянскую утварь, мечтая наполнить вьюки церковным золотом, не брали до поры и ясырь - потому что с живым товаром поход продолжать нельзя, надо спешить на черноморские рынки, пока он не испортился. Как только крымцы поняли, что киевских богатств им не видать, грабеж и охота на людей вовсю развернулись в тех самых городках и селениях, кои приняли их как союзников под гарантии Орлика. Казаки бросились оборонять от 'освободителей' свои семьи и хаты. Бендерский гетман в отчаянии смотрел, как разбегается его войско: только что он хвастал сорока тысячами, и вновь остался с горсткой запорожских удальцов, которых все имущество - сабля да винтовка, а семья - лихие товарищи. Татарам продолжать войну было незачем. Нахватав полону, они торопились в Кафу и Очаков его продавать. Князь Дмитрий Михайлович преследовал хищников с драгунскими полками. Пехота пыталась угнаться за ними по апрельской оттепели.

Здешние места - самые благодатные из русских земель, а жители среди всех ветвей русского племени выделяются вежливостью, чистоплотностью и грамотностью (а еще уклончивостью и лукавством, видимо нераздельными с цивилизацией). Старшинское сословие не чуждо образования, некоторые знают немного по-латыни, благодаря академии в Киеве. В последнюю кампанию против Карла, впервые оказавшись в Малороссии, я с облегчением вздохнул, располагая солдат на постой в тесных, но чистеньких мазанках, после великорусских курных изб. Именно эта особенность крестьянского обихода раздражала меня на Московщине более всего: ну как может народ, населяющий самый холодный климат Европы, пользоваться печами, мало чем превосходящими очаги диких американцев! Печь без дымохода - по сути, то же самое, что обложенный камнями костер.

Там, где прошла орда, беленые хатки превратились в обугленные руины, а их обитатели - в двуногий скот, назначенный к продаже на турецких рынках. Один из моих батальонов маршировал по широкому шляху в сторону Богуслава, мимо обращенного в пепелище большого села; я ехал шагом в голове колонны, когда заметил в стороне место, где бродячие псы дрались и бесились над непогребенными трупами. Не наше дело их хоронить, да и привыкли уже: по татарскому следу шли, - но, увидев, что тащит в зубах покрытая лишаями сука, не выдержал и схватился за винтовку. Подъехал ближе: рядом с издыхающей тварью на грязном апрельском снегу лежала полуобглоданная ручка младенца. Что-то заело в механизме моей души, заставив посылать пулю за пулей, пока последний уцелевший зверь не скрылся в развалинах. Казаки, служившие проводниками, осторожно приблизились.

- Петро, да что же это?

Меня трясло как в лихорадке, зубы стучали. Собачьи трупы не насытили жажду убивать. Мертвые дети были раскиданы по майдану, многие десятки, все не старше года или двух, голенькие, посиневшие, затоптанные в грязь и погрызенные псами...

- Ты, Олександро Иваныч... перший раз за крымцами...

Петро сопровождал Палия в ссылке и мог чисто говорить великорусским наречием, но в минуты волнения мешал его с местными словами.

- Воны завжди немовлят давять и кидають... Бо не дожити им до Крыму, тильки тяжкисть коневи... Тут на майдани розбир ясырю був... Жинки та дивчины наши в Туреччине дорого коштуют, а малых дитэй не трэба.

То, что выглядело плодом безумного озверения, оказалось просто коммерцией. Владельцы живого товара сортировали добычу по транспортабельности и ликвидности. Нерентабельную часть отбраковали и выбросили. Бросили псам.

Лихорадка утихла: не потому, что я успокоился, наоборот. Пришла полная ясность, что надлежит делать и как. Занимавшие прежде так много места в моем сердце личные счеты с турками съежились до одной маленькой строчки в огромном, за всех порабощенных христиан, за все века, счете, который непременно придется оплатить чалмоносным коммерсантам.

Прут розги не слаще

За два года после Полтавы многое переменилось. Вроде и не было крупных событий, но шаг за шагом прибывали силы, умения и возможности моих людей. Помимо артиллерийских изысканий и обучения солдат, немало времени было потрачено на устранение наиболее вопиющих недостатков новоманерных ружей. Бесчисленные опыты позволили дотянуть до месяца срок жизни затравочного состава, а сержант четвертой роты Тимофей Сорокин придумал простой способ извлечения останков капсулы из вкладыша и тем ускорил втрое процедуру перезарядки. Я наградил его годовым жалованьем не в зачет и представил к производству при первой оказии: очередной раз жизнь показала, что не следует полагаться на один собственный ум, толковые подчиненные способны умножить успехи.